После первой смерти - Страница 46

Теперь детские крики стали громче. Так же, как до того дети были послушны все вместе и одновременно, то теперь они протестовали в унисон, будто взяв друг у друга одни и те же реплики. Они жаловались на боли животе, звали на помощь маму, саму Кет. Она с риском для себя поглядывала на них. Миро беспомощно стоял с мешком конфет, не будучи уверенным в успехе этой миссии. Кто-то из детей свесился с края сиденья. Это была светловолосая Керен. Её тошнило. Кет сопротивлялась импульсу подбежать к ней, взять ведро и дать освободить организм от всего, что напичкано наркотиками, чтобы стало немного легче.

- Тихо! - завопил на них Миро. - Умолкните.

Но вопли, крики и стоны продолжались.

- Это была серьезная ошибка, мисс, - сказал Арткин, отворачиваясь в сторону от неё. - Это была глупая ошибка. Глупая в том, что в данный момент мы находимся в процессе переговоров, и мы многого уже добились. Ваша глупость могла бы разрушить всё и вызвать штурм.

Ей нечего было сказать. Но в ней расцвела маленькая надежда. Если он говорит с нею, то вероятно он её не убьёт. Не теперь. Не сейчас.

- Вы всё ещё нам нужны. В какой-то степени. Из-за детей. Это последние наркотики, что у нас остались, - он посмотрел на детей. - И вот они уже возбуждены. Вам нужно о них заботиться, делать всё, чтобы они вели себя тихо. Переговоры проходят очень зыбко. Так что не будем расстраивать детей. Мы будем вынуждены начать убивать детей, если против нас будет применена какая-нибудь сила. Они также наблюдают за нами, видят всё, что у нас происходит.

Надежда расцвела. Время. У неё появилось много времени. Маленькую Керен всё ещё тошнило, и было удивительно, как из такого маленького ребенка может вырваться наружу столько рвоты.

- Одному из детей плохо. Позволите подойти мне к ней, - сказала Кет.

- Больше никаких фокусов, мисс. Еще один такой фокус – и вас нет. Поверьте, мне эта миссия стоит дороже, чем ваша жизнь.

- Нет, больше никаких фокусов, - пообещала Кет.

Арткин отошёл в сторону. Кет помчалась к Керен, прибыв, когда лужа блевоты была уже шириной с весь проход между сиденьями. Саму Кет чуть не стошнило, когда её руки и пиджак уже были вымазаны жидкой противной слизью, когда Керен была уже у неё на коленях. Кет прижала к себе задыхающегося, несчастного ребенка и что-то ей шептала на ухо – всё, что могло её утешить.

- Миро.

Голос Арткина был плоским, холодным и мертвецким.

Миро сперва колебался, затем переступил лужу рвоты на пути к передней площадке автобуса. Возможно, Кет даже испытала к нему немного сострадания. Миро ожидал свой собственный ад, в чём она была повинна.

Слова Арткина для Миро были ударами плети. Жалом змеи.

Он боялся, что девушка услышит их, что будет ещё унизительней и труднее.

Несмотря на то, что Арткин не жалел слов, он говорил шёпотом, наполненным гневом, но по крайней мере это был шёпот. И дети всё ещё суетились, кричали, увлекая внимание девушки.

Однако Миро едва замечал этот шум, потому что голос Арткина почти что снимал с него скальп. Под одеждой у Миро всё ёжилось и собиралось в складки, а под маской его лицо горело от позора. Он желал, чтобы, закрыв глаза, можно было избежать гнева Арткина:

- Ты пренебрёг своей обязанностью. Ты повернулся к девушке спиной. Ты не завоевал её доверие, и почти пустил всю акцию коту под хвост.

Миро вздрагивал и гримасничал. Он был рад, что Антибе и Стролл были в фургоне и этого не слышали. И всё же это был Арткин, который многое для него значил, Арткин, кого он не хотел ничем разочаровать, Арткин, чьих похвал он искал всегда.

- Я признаю свои ошибки, потому что ошибаются все. А у меня, как у молодого, как ожидается, будет ещё немало ошибок. Но небрежность бывает разной. Выйти из автобуса и оставить девушку внутри без присмотра, это было больше чем ошибка.

Арткин ругал его и прежде, но всегда с пониманием, как учитель ругает ученика. Но это было хуже, чем выговор учителя ученику. Намного хуже. Он упрекал его, как и любого другого борца за свободу, любого другого солдата. И Миро погрузился в отчаяние. В этой акции ему нужно было проявлять мужество. Арткин доверял ему, обращался с ним как с человеком. И он оплошал перед Арткиным. У него не было времени, чтобы показать себя настоящим мужчиной прежде, чем Арткин успеет посмеяться над ним.

- Лишь одно тебя спасает, - сказал Арткин.

Миро не шевелился, не дышал, и даже пытался остановить кровь, текущую по его венам. «Что?» - не осмеливался он спросить.

- Я сам должен был обыскать эту девушку, или попросить об этом тебя. Это также и моя небрежность. Я разделяю с тобой эту вину.

А затем Арткин велел ему быть начеку и постараться быть бдительнее, чем прежде:

- На ошибках учатся, - сказал он, с предупреждением в голосе. - Переговоры теперь входят в критическую стадию. Будь на страже.

Когда Арткин вернулся в фургон, некоторые его слова загремели эхом в сознании у Миро. «Лишь одно тебя спасает…»

И Миро несчастно задумался: что же его спасает и от чего?

Незаметно для Кет ночь опустилась на автобус. Всю свою жизнь она пыталась уловить, где же пролегает та таинственная грань между вечером и ночью, между сумерками и кромешной тьмой. Ночь лишь только углубила полумрак в салоне автобуса, и всё же принесла с собой своего рода усталость, укутывающую людей, словно согревающее одеяло. Воздух автобуса был перемешан с запахами мочи («Возможно, моя собственная», - с отвращением подумала Кет), пота и рвоты. Но в темноте эти запахи казались не такими уж резкими и неприятными, возможно, это обман чувств. И потому что окна автобуса были заклеены ещё днём, глаза Кет быстро привыкли к ночной темноте. Дети, за исключением одного или двух, с благодарностью приняли наступление ночи, погрузившись теперь, казалось, в более естественную дремоту. Повсюду слышалось ритмичное дыхание, посапывание. Детские тела удобно расположились на сиденьях. Уже ни от кого не было слышно внезапного резкого пробуждения от наркотического сна. Пару раз кого-то стошнило, оба раза Кет успела подскочить с пластиковым ведром, ещё кто-то жаловался на боли в животе. Но Кет сумела всех успокоить, обещая, что завтра всё будет лучше, все вернутся домой и снова будут с их мамами, и папами. Жара всё ещё не спадала, чтобы спокойно находиться здесь с закрытыми окнами и дверью. Кет чувствовала, что она смогла бы вынести любую жару и любой холод. Факт, что она осталась жива, пережила эту бесполезную попытку побега без какого-либо возмездия со стороны Арткина для неё или детей. И это давало ей ощущение того, что она может противостоять чему бы то ни было: жаре, или холоду, голоду или жажде. Она поняла, что она уже целый день не ела, если не считать маленькие укусы от детских бутербродов. При мысли о еде её живот восстал. Как долго она сможет продержаться без еды и питья?