Кет обняла его и начала баюкать, гладя его свободной рукой. Его вопль начал теперь переходить в слово, вырывающееся из этого их укрытия. «Аааарррткиииин!» Крик чуть ли не разорвал на части весь этот их шалаш, а затем установилась тишина, похожая на смерть, и лишь слабое эхо осталось в ушах. Кет стала его качать, так же как она это делала с детьми в автобусе, мягко напевая. Это была тихая песня без мелодии, слова не имели значения, но звуки были способны принести ему комфорт и утешение. Она закрыла глаза, окутав его, прижав его к себе, со всей своей сердечностью и дыханием, с её потом и её мочой.
Он нажал на спусковой крючок, и пуля разбила её сердце. Она умерла в считанные секунды.
Когда Кет Форрестер была девятилетней девочкой, она чуть ли не в обморок падала при одном лишь слове «смерть». Кусок мяса мог застрять у неё в горле. Однажды, она испытала настоящий ужас, когда её горло было забито мясом, которое не двигалось ни туда, ни сюда, перекрыв доступ воздуха в легкие, когда она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она задыхалась, и лишь сумела встать на ноги с выпученными глазами и замороженным полуоткрытым ртом. Затем она не могла сдвинуться с места, произнести какой-либо звук, она была беззвучно парализована, и её сознание занимала лишь одна мысль: «Я умираю, и никто об этом не знает». Хотя с нею за столом сидели и мать, и отец. И спустя момент, когда ей уже угрожало удушье, и всё в этой комнате начинало становиться тусклым и далёким, то вдруг каким-то чудом пробка из мяса ослабла. И она поднатужилась и кашлянула, и мясо вернулось обратно рот, открыв доступ воздуха в её лёгкие. И судорога схватила ломкой болью все её кости и мускулы, жадно отбирая у лёгких воздух, и она тут же искупалась в холодном поту, заблестевшем на её коже. Вместе с дыханием прибыло ощущение того, что смерть отложена на другой раз. И наступило приятное осознание того, что она и вовсе не собиралась умирать, она хотела жить. Жизнь стала для неё актом движения и способности дышать. Жизнь внезапно стала для неё такой красивой и яркой, как музыка, вдруг зазвучавшая в её сердце и ставшая её спасением.
Спасением.
Но не на сей раз.
На сей раз, всё остановилось, как останавливаются часы, и боль стала её телом, а тело – болью, и она точно знала, что случилось, и что должно было случиться. Пистолет уже был не у груди. Боль наступила между вдохом и выдохом.
«Боль… ничего себе… я умираю между вдохом и выдохом… мама и папа, я не могу дышать… и никто не скажет мне, какой я была хра…»
Привет, отец.
Бен, ты – здесь. Ты вернулся.
Да, я - здесь. Ты искал меня, не так ли?
Так долго, Бен.
Как долго, отец? Недели? Месяцы?
Долго, даже слишком долго.
Но всё время я был здесь. Разве ты этого не знал?
Иногда я думал, что это так.
Значит, ты не потрудился поискать тщательнее и глубже.
Я пробовал, Бен.
Ты пробовал это изо всех сил?
Я делал всё, что мог.
Ты на самом деле хочешь вернуть меня назад?
Да, конечно.
Возможно, ты обманывал себя. Или обманывал меня. Какая разница?
Не играй со мной, Бен.
Я не играю, папа. Я лишь хочу знать, на самом ли деле ты хочешь вернуть меня назад. Я уже возвращался прежде.
Но я не этого знал.
Нет, ты знал. Видишь стопку бумаги возле пишущей машинки. Видишь? Это был я.
Но я не видел тебя. Я лишь видел бумагу.
Мне надо было уйти, но теперь я снова вернулся назад.
И я рад этому, Бен, рад.
Разве ты не хочешь узнать, где я был?
Ты не пожелаешь рассказать мне, Бен.
Потому что ты уже знаешь, не так ли?
Не говори этого, Бен.
А я хочу тебе это рассказать.
Рассказать что?
Где я был. Откуда я вернулся.
Но я не могу об этом говорить.
Это плохо, слишком плохо. Требуется так много, чтобы вернуть меня назад. Всё это время. Всё это время наблюдения из окна и всё это время бессонных ночей, когда даже пилюли не помогают уснуть. Всё это время, и теперь ты не хочешь об этом говорить.
Я не могу об этом говорить.
Можешь. Попытайся, по крайней мере.
Почему?
Потому что ты должен мне слишком много. Теперь скажи, откуда я пришёл.
Ладно, ну и пришёл.
Откуда?
Из себя. Из себя.
Откуда из себя?
Из своих глубин.
Так глубоко, что было бы трудно вернуть меня назад, не так ли?
Да, это было трудно.
Но теперь я - здесь, не так ли?
Вернись, пожалуйста, Бен. Вернись.
Но я только иду сюда. И требуется так много времени, чтобы вернуться назад. Но теперь я - здесь. И ты - здесь. Наконец.
Уезжаем, Бен.
Но почему я должен уезжать, когда ты с таким трудом пытался вернуть меня сюда?
Потому что я устал, Бен. Я так устал.
Почему ты так хочешь, чтобы я вернулся, отец?
Ты знаешь почему, Бен. Ты знаешь.
Я?
Да.
Но тогда скажи мне. Я хочу услышать, что ты говоришь.
Я хотел попросить у тебя прощения. За то, что я причинил тебе. На мосту.
И что ты причинил?
Я лишь служил своей стране. Я – патриот, Бен. Я делал это для своей страны. Не для себя.
Я знаю, что ты делал это для своей страны, отец. Но я - твой сын.
И я тебя люблю.
Но скажи мне, что ты сделал для своей страны.
Я послал тебя на мост. К тому фургону. Это было жизненно необходимо, и ты сделал свой выбор.
Почему я, папа? Почему не кто-то ещё?